Глава XIY. 93-Й ГОД
ЗАВТРА ЕЩЕ НЕ НАЧАЛОСЬ
И вот наступил нынешний 1993-й год. Я кончаю книгу, кото-
рую начал легко и даже весело - я писал её для себя, как и
раньше, в юности, писал стихи. Писал в те дни, когда у меня не
было срочной работы или мне было трудно ей заниматься, когда
мне хотелось отдохнуть и побыть на едине с самим собой, со
своим прошлым и со своими мыслями. А еще - когда мне станови-
лось тошно от настоящего. Тогда я как бы листал страницы своей
жизни и удивлялся тому, что всё произошло так, а не иначе. И у
меня самого и в моей стране.
Я по природе своей жаворонок - всю жизнь просыпался очень
рано. Но в молодости, я ленился подниматься сразу и, если это
было можно, любил просто по-бездельничать и лежа в кровати по-
думать о чем-нибудь приятном. Но в нынешнее время такого без-
делия уже не получалось: достаточно выключится из какого-ни-
будь дела, как в голову начинают лезть мысли, как правило
очень грустные, ибо будущего не видно. И тогда настроение пор-
тится, причем на целый день и мешает заниматься делом. Поэто-
му, когда я просыпался рано, а это случалось почти каждый
день, то торопился вставать ни свет ни заря и садится за
компьютер. Теперь он мне заменял моё Ладожское озеро и моя ме-
дитация - это уход в прошлое. О будущем теперь не думалось -
не те годы и не то время, не хочется расстраиваться. О судьбе
написанного я так же не думал.
Но вот однажды, когда я был в том состоянии, о котором в
детской книжечке написано:"не поётся, не клюётся, к меня кури-
ный грипп", на принтере я распечатал написанное. И первым чи-
таталем стала моя жена, которую я попросил исправить орфогра-
фию и выловить обычно многочисленные описки. Это она первой
сказала мне о том, что мои размышления могут быть интересны не
только моим близким и их следует опубликовать. Тогда я дал по-
читать написанное ещё кое кому из тех моих знакомых, кому я по
человечески верил. Они мне сказали тоже самое, что сказала То-
ня. Я быстро прочитал рукопись и понял, что без особого пред-
варительного замысла, родился документ, содержащий информацию,
высокой степени подлинности. По существу, в нём даны фрагменты
истории интеллигенции, естествознания и даже философии послед-
них десятилетий. И они пропущены через конкретную жизнь,
сквозь те самые три четверти века, которые я уже прожил и, ко-
торые неузнаваемо изменили лик огромного народа. Тем самым я,
как бы отдаю свою жизнь тем, кто хочет увидеть изнутри эту
историю в её трагизме и очаровании.
Я ещё раз прочитал рукопись более внимательно и решил ни-
чего в ней не менять, ничего не дополнять, боясь испортить
чистоту первоначального документа и непредвзятого восприятия.
Может быть следовало ограничится первыми тринадцатью? Но,
во-первых тринадцать плохое число, а во-вторых, я уже стал ду-
мать о читателях. Вот почему, я сел писать заключительную гла-
ву. Она мне далась труднее всего и её я писал уже совсем не
легко и, тем более, уже совсем не весело, поскольку теперь
речь должна идти о будущем. Как бы мне хотелось сказать чита-
телям, особенно молодым, нечто обнадеживающее. Но пока сделать
это у меня не получается!
Заключительной могла бы быть и предыдущая глава. Но она
была написана год назад, как очередное "размышление" и я пос-
читал необходимым написать специальную заключительную главу,
отвечающую реалиям сегоднешнего девяносто третьего.
СОВЕТНИК АКАДЕМИИ
У Гюго есть роман с таким же названием как и это заключи-
тельное размышление. В детстве я очень любил книги Гюго, осо-
бенно его "девяносто третий". Читал его несколько раз и каждый
раз сочувтвовал жертвам страшного года французской революции,
которую уже в раннем детстве воспринимал как катастрофу, а не
как героику. И мне всегда слышалось что - то зловещее в этом
сочетании слов - quatrevingt treize.
200 лет тому назад во Франции был развязан террор, против
якобинцев поднялась Вандея, кровь и звериная жестокость зах-
лестнули страну Вольтера и Руссо, людей набивали в баржи, а
баржи топили в Луаре. И всё происходило во имя диких бессмыс-
ленных лозунгов. У людей менялась психика. Из доброго тихого
человека вдруг вылезал неандерталец. А интеллигенты - их тогда
называли философами, превращались в палачей. Так, наверное,
случается во время любых революций. Ведь и у нас в стране тоже
был свой quatrevingt trteize и люди превращались в зверей, для
которых жизнь не стоила ничего. Ничья, и что особенно страшно
- своя, в том числе!
И вот в нынешнюю новогоднюю ночь, в наступления 1993, я
пороизнёс тост, не очень понятый моими гостями: "не дай Бог,
чтобы наш наступающий девяносто третий был хоть чем-нибудь по-
хож на французский". Мне хочется верить, что у нашего народа
хватит мудрости избежать ещё одной катастрофы. Да и вряд ли
какой народ способен в одном столетии вынести две подобных ре-
волюции, два девяносто третьих!
Но это только вера, ибо трезвый анализ говорит о другом -
никогда со времен смутного времени наш народ не был так уни-
жен, так лишен будущего, так погружен в горе, как сейчас. И
главное безнадежность, отсутствие национальных объединяющих
идей - каждый пытается выкарабкаться самостоятельно, отсутс-
твие мининых и пожарских, тех кому хочется верить, кто достоин
того, чтобы ему верили - вот, что сегодня мне кажется самым
страшным. И народ пока ещё не сказал своего слова. Какое оно
будет?
В марте 86-го года я ушёл в отставку. Расстался со своей
должностью в Академии Наук, отказался и от заведованием кафед-
рой. Поскольку моё материальное положение в те годы было
обеспечено законом об академических советниках, сохранявшим
мой основно академический оклад, то я надеялся что могу не ду-
мать о заработках и спокойно заниматься наукой - теми вопроса-
ми, что меня интересуют и на которые у меня не всегда хватало
времени. Мне хотелось многое написать. Я сохранил все свои на-
учные связи и мои планы были вполне четкие - я собирался про-
должать исследования в области теории самоорганизации и, помня
великий завет о том, что никакая теория не может удовлетворять
современным стандартам, если в ней нет хорошей математической
канвы, попытаться объединить общие метододлогические основы
универсального эволюционизма с системой математических моде-
лей. И таким способом подойти к той главной проблеме, которая
меня гложет больше всего: как научиться изучать стабильность
биосферы как единого целого, как четко определить само это по-
нятие и оценить способности человека обеспечить своё будущее
вместе с биосферой, разумеется! Каковы для этого должны быть
контуры научной программы. Мы с женой завели маленький домик в
60 киллометрах от Москвы и я думал значительную часть времени
жить там наедине с компьютером. И вместе с женой, разумеется!
Но действительность внесла свои коррективы. Началась ПЕ-
РЕСТРОЙКА, радостно встреченная большинством населения и осо-
бенно интеллигенцией, мало понимавшей в смысле происходящего.
В этой новой обстановке, каждый гражданин должен был опреде-
лить свое место в этом процессе. Я написал длинное письмо М.С.
Горбачёву. В нем было три утверждения. Первое - необходимая
либерализация экономики должна пройти стадию "развитого госка-
питализма", когда будут разрушены монополии отраслей и возник-
нут корпорации с государственным капиталом, способные к конку-
рентной борьбе на рынке, причем международном. Второе - должны
быть легализированы все формы собственности на землю, но под
контролем "земельного суда", как важнейшего инструмента граж-
данского общества, исключающим возможность деградации земли -
высшей ценности человечества. И третье - главное богатство и
главное завоевание "социализма" - это грамотное население, тот
интеллектуальный потенциал, которым мы теперь обладаем. Необ-
ходимо найти способы его сохранения и рационального использо-
вания - это ключ к решению и экономических и социальных проб-
лем. Только это может помочь утвердится высшим технологиям, а
следовательно и обеспечить сохранение Союза в клубе промышлен-
но - развитых держав.
Реализация подобных тезисов предполагала новый уровень
государственности - без обшегосударственных программ, без воли
и энергии всей страны, ни один из этих вопросов быть решенным
не может! Из подобных соображений и должна строится вся стра-
тегия необходимых преобразований нашего общества. Преобразова-
ний, которые уже давно назрели, без которых наша Великая Стра-
на может превратиться в мировое захолустье. Я стоял на
позициях весьма далеких от тех, которые занимали люди, позднее
назвавшие себя демократами, как и от позиции той группы пар-
тийных деятелей, которые открыли процесс перестройки.
Несмотря на то, что я передал конверт в приемную генсека,
Михаил Сергеевич, когда через пару лет мне довелось с ним раз-
говаривать, мне сказал, что такого письма он не получал. Мне
нет оснований ему не верить. "Аппарат, как мне сказал однажды
М.С.Горбачёв, есть аппарат!"
Я не делал тайны из своих суждений, старался их разъяс-
нять, выступал с докладами и пытался в статьях рассказывать о
своей позиции, которая, чем дальше, тем всё заметнее отлича-
лась, как от официального курса, так и от того, что тогда было
модным, от того, что говорили и писали "прорабы перестройки",
начисто отвергавшие идею державности. Я очень рад, что меня к
ним не причисляли.
Физико -технический институт, где я состоял профессором
уже более 30 лет, меня выдвинул в депутаты Верховного Совета
СССР. Моя кандидатура была поддержана Московсим Лесо-техничес-
ким институтом и ещё рядом организаций Мытищинского избира-
тельного округа. На большом собрании я подробно изложил свою
позицию, свои взгляды на перестройку и.... отказался баллоти-
роваться в депутаты. Мне было совершенно ясно, что я не могу
заниматься политикой ни по здоровью, ни по возрасту, и главное
- по характеру мышления. Я к ней органически не приспособлен.
Я не обладаю способностями нужными политику. Верю тому,
что люди говорят, не умею разбираться в хитросплетении личных
интересов, придумывать ходы, которые бы устраивали свою партию
и нейтрализовали других и т.д. Одним словом, я не умею делать
всего того, что должен уметь политик, стремящийся обеспечить
достижение своей цели. Я также не могу принадлежать к какой
либо партии - могу лишь сочувствовать, но не больше. Разделять
какие то взгляды, той или другой группы людей, но заведомо не
все. И моя жена меня поддержала в моих решениях - она даже бы-
ла более активной в моих утверждениях чем я сам.
По этим же причинам я не стал сдавать партбилет, когда
начался массовый выход из КПСС. Я вступал на фронте в очень
тяжелое время, вступал вместе с теми кто защищал страну от фа-
шизма. Получением партбилета я подчеркивал свою жизненную по-
зицию, причем не партийную, а русскую. И никогда я не был
"шибко партийным" и всегда имел собственную позицию и всячески
избегал политической и партийной деятельности. Вот и теперь я
не считаю возможным порочить свое прошлое в угоду тем или иным
политическим или партийным соображениям. Что было, то было. И
пусть мой партбилет в тех рваных корочках, на которых написано
еще ВКПБ, и которые мне подарил подполковник Фисун в Синя-
винских болотах, останется в моем письменном столе.
Когда был первый съезд свободно выбранных Советов, мы с
женой были в подмосковном санатории Десна - это кажется пос-
ледний раз в жизни, когда мы имели возможность купить путевки
в санаторий и провести четыре недели под наблюдением врачей.
Теперь санатории доступны только продавцам в ларьках или, быть
может, еще и шахтерам, если им во-время платят зарплату. В тот
год мы много гуляли и еще больше смотрели телевизор. Первый
съезд без купюр и без единогласного голосования. Это было так
ново, что даже не верилось в то, что так и происходит сейчас в
Кремле. Я смотрел во все глаза. Мне было всё страшно интересно
и...очень грустно за тех кто с чистым сердцем шёл в политику,
надеясь сделать полезное для своей страны.
Я видел беспомощность доброго идеалиста и бесстрашного
человека Андрея Сахарова, который говорил улюлюкующим мерзав-
цам, то, что у него было на сердце, о чем он думал долгие годы
остракизма, ссылок, унижений. То, о чем думало огромное боль-
шинство граждан нашей страны. Видел я и злого, отвратительного
Ландсбергиса, которого все считали интеллигентом только пото-
му, что он был знатоком музыки и других людей, которые по не-
понятным мне причинам стали народными избранниками и вылезали
на трибуны, просто так, для того чтобы показаться, без идей,
без понимания настоящего и без мыслей о будущем. Может быть
лишь для того, чтобы продемонстрировать свою подлую душу. Меня
угнетало и то, что я не видел стержня, идеи, ради которой всё
происходит там в Кремле. Неужели люди, которые произносили
слова "социалистический выбор", так и не поняли, что за всем
этим стоит. Утешал меня лишь мой собственный выбор: слава Бо-
гу, что меня нет в зале! А как легко я там мог бы быть! И что
бы я тогда чувствовал?
И кем бы я там мог бы стать - как Сахаров, в роли ещё од-
ного распятого? На эту роль я не был способен. А, может быть
молчаливым большинством? Мне казалось, что я представляю неко-
торые фрагменты такой программы целенапрвленного развития об-
щества, его постепенной либерализации, которая позволила бы
избежать революции, взрыва национализма и распада Союза - гла-
вное что меня страшило. Повторю - я всегда был непримеримым
оппортунистом и больше всего боялся стихии революции. Даже в
молодости. Но можно ли сейчас убедить, тех в кремлевском зале,
что перестройка реальна и может обойтись без крови и горя, к
которому нас ведёт толпа, ничего не понимающих народных изб-
ранников.
ОПЕРЕТОЧНЫЙ ПУТЧ
Августовский путч меня застал в Переславле-Залесском. Я
туда поехал вместе с, гостившем в Москве, моим старым знаком-
цем, гражданином Франции Георгием Николаевичем Корсаковым. Он
родился в Париже в 21 - ом году. Так что мы были почти ро-
весники.
Познакомился я с Георгием Николаевичем во второй половине
60-х годов в Бордо на конференции "Кибернетика и жизнь", орга-
низованной Международным институтом жизни. Познакомил нас его
президент профессор Морис Маруа, добрый и бескорыстный чело-
век, что среди французов встречается не часто. Корсаков был
директором патентного департамента компьютерной фмрмы Хонивелл
-Бюль и всегда был готов мне помочь, когда я бывал в Париже по
своими компьютерным делам.
Но подружился я с ним в Москве, когда он однажды приехал
сюда по своим служебным обязанностям. Мы сидели у меня дома и
ужинали и тут он произнес фразу, которая совершенно изменила
моё к нему отношение. А сказал он примерно следующее:"То, что
внук адмирала Корсакова, чьим именем назван город на Сахалине,
должен жить в этой самой Франции, а не у себя дома - я вам
прощаю. То, что наше курское (или орловское - точно не помню)
имение, которое славилось, как образцовое и сверхдоходное хо-
зяйство, превратилось черт знает во что, неспособное прокомить
даже тех, кто там работает - я вам тоже прощаю. Но то, что со
мной начинают вежливо разговаривать в Национале (или Метрополе
- я не помню в какой госиннице он тогда жил), только после то-
го, как я покажу им французский паспорт - этого я вам никогда
не прощу". Я этого тоже никогда не мог простить Советской
власти. Исчезновение чувства собственного достоинства русского
человека, и не только русского, а гражданина России, одно из
самых мерзких преступлений большевизма и источник неисчислимых
бед. Вот почему мы с Корсаковым и стали друзьями: по самому
главному вопросу об отношении к России, о самосознании русско-
го человека и необходимости вернуть ему чувство самоуважении,
мы были единомышленниками.
Итак путч нас застал в Переславле, вернее в его окрест-
ностях в маленьком финском домике, который использовался в ка-
честве гостевого в институте Программных Систем Академии Наук.
Увидев рано утром по телевизору вместо привычных послед-
них известий фрагменты "Либединого озера", мы поняли, что в
Москве что то стряслось. Но никто еще ничего не знал и на-
чальство института тоже. Потом, когда через пару часов увидели
на экране телевизора господина Янаева с трясущимися руками,
как у алкаша перед похмелом, то поняли оба одно и тоже: прои-
зошёл путч импотентов, нравственных, физических, интеллекту-
альных, путч пьяниц и мерзавцев. И пошли гулять втроем - Корса-
ков, моя жена и я, понимая, что добром такие ситуации не кон-
чаются..
То, что путч провалиться, в этом мы были уверены. Но
последствия могут быть самыми непредсказуемыми и совершенно
трагичными для нашего государства. И это мы все трое понимали
отлично и одинаково. И то, что трагедии не избежать тоже. Но
того, что случилось в Беловежской пуще никто из нас не ожидал.
Мне казалось, что произошло такое, что и в кошмарном сне
не может предвитеться. Тысячи лет создавалось государство и за
один вечер оно было разрушено. Это была не просто безответс-
твеность, это был удар в спину России, да и наверное, всей
планетарной цивилизации. Кроме того, я не видел логики: ведь
только что на референдуме народ проголосовал за сохранение Со-
ветского Союза и начался Новоогаревский процесс, который боль-
шинство рассматривало как некий свет в тунеле. И тут вдруг та-
кое! Да еще нелепейший суверенитет России. Происшедшее мне ка-
залось столь же нелогичным, как и объявление суверенитета Анг-
лии от Великобритании. Когда-нибудь нужные документы окакжуть-
ся обнародованными и мы узнаем скрытые пружины происшедшего.
Но может быть и тайны здесь нет никакой? Может быть здесь
и нет ничего кроме игры человеческих страстей и амбиций? На
эту мысль меня навел следующий эпизод.
В марте 92-го года было узкое совещание у Г.Э.Бурбулиса,
Я уж не помню по какому поводу, но зашёл разговор о смысле Бе-
ловежской трагедии. Генадий Эдуардович начал было объяснять
мотивы и почему так здорово, что произошло разрушение Советс-
кого Союза. Но вдруг остановился, воздёл руки к небу и ска-
зал:"Да, неужели вы не прнимаете, что теперь над нами уже ни-
кого нет!". Может быть в этом и состояла истинная причина -
ведь Бурбулис был тогда вторым лицом в государстве!
Я всё больше втягивался в общественную жизнь - в такое
время невозможно уйти в сторону. Вот я и писал публицистичес-
кие статьи, не очень веря в их полезность, а реализацию моих
научных планов всё откладывал и откладывал до лучших вре-
мён....если они настанут. Да и кому сейчас есть дело до ста-
бильности биосферы!
ЕЩЕ ОДНА ПОПЫТКА
Осенью 91-го года, кажется в ноябре, проходило общее соб-
рание Академии Наук СССР - последнее собрание союзной Акаде-
мии. Должен был быть решенным вопрос о её дальнейшей судьбе и
о её принадлежности к России. Начались длинные и, как всегда,
достаточно нудные дебаты. Я выступил с небольшой речью. Её
лейтмотив состоял в том, что главным сегодня является не воп-
рос о принадлежности Академии. Здесь то и решать нечего: само
собой разумеется, что она должна теперь называться Российской,
как и в былые времена. Главное сегодня в другом - суметь
поставить на службу России интеллектуальный потенциал Акаде-
мии, также, как это было сделано во время войны, когда возни-
кали различные академические комитеты, сыгравшие немаловажную
роль в повышении обороноспособности страны и мобилизации её
ресурсов на общую цель.
Сегодня Россия не представляет собой экономического орга-
низма. Это вырванный кровоточащий кусок территории - кусок
единого тела страны. Но обратного хода нет. Несмотря на весь
трагизм такого утверждения, его надо принять как аксиому. От-
каз от неё будет означать кровь и ещё большую глубину траге-
дии. Надо пережить и Севастополь, эту кровоточащую рану и то
унижение русского народа, в которое нас повергли ныне власть
имущие и, сжав зубы, начать работать во благо будущего. Нужно
научиться жить в этой новой для нас стране, ибо эта страна на-
ша, за которую мы и только мы в ответе.
И первое, что должно быть сделано - превращение той тер-
ритории, которую мы сегодня называем Россией в настояшее сов-
ременное государство, в единый экономический организм, с соот-
ветствующей ему структурой. Эта задача пока не понята и, заве-
домо, не под силу той группе людей, которая сегодня, волей
случая, пришла к власти и распоряжается страной. Надо это
признать. И только тогда станет понятной вся та мера нашей
собственной ответственности, той ответственности, которая ле-
жит на плечах научной интеллигенции. Необходимо найти способы
использовать интеллект, знания и энергию членов Академии и той
молодежи - особенно научной молодежи, которая стоит за каждым
из нас. Меня очень беспокоит то, что страну заливает волна
посредственности, что в сознании тех молодых людей, которым, в
силу удивительного случая, оказались сегодня врученными ключи
от нашего будущего, властвует представление о самодостаточ-
ности - первейший индикатор посредственности и грядущих неу-
дач. Как им объяснить, что их вознесение на вершину власти, не
следствие их талантов и, чтобы выдержать ту ответственность,
которая на них навалилась им необходима настоящая опора. Ска-
зал я ещё и о том, что использовать расхожий термин "кризис"
неправомочно. Следует осознать, что страна переживает смутное
время. И речь должна идти об организации жизни в это время и о
долговременной стратегии выхода из него. Вот почему необходимо
создание совета "Наука будущему России".
Моя речь особого впечатления не произвела, только акаде-
мик Марчук, последний Президент Союзной Академии - он вёл то
памятное общее собрание, мне бросил:" Инициатива наказуема,
Никита Николаевич! Вам и писать письмо в правительство".
Письмо на имя Б.Н.Ельцина я написал и его дал подписать
ряду членов Академии. Положил его и на стол Г.И.Марчуку, где
оно благополучно пролежало около недели. Я его забрал и без
его подписи отвез в канцелярию Президента России.
Судьба этого письма достаточно показательна.
Примерно через полгода неожиданно вышел указ Ельцина об
организации при правительстве консультационного общественного
совета по анализу критических ситуаций и проектов правительст-
венных решений. В его состав было включено довольно много
весьма квалифицированных специалистов, что давало определенную
надежду на возможность успешной работы. Его председателем был
утвержден я. Мне казалось, что в таком составе, совет может, в
наше смутное время, постепенно превратиться в некий инструмент
стратегического анализа. Без него обойтись невозможно. А до-
пускать до него бойких, на все готовых дилетантов, крайне
опасно. Я думаю, что провал перестроечного процесса в очень
многом был следствием непонимания возможных перспектив, ясного
представления о том, что из желаемого реально! Да и само жела-
емое очерчивалось очень смутно. И перед моими глазами всё вре-
мя вставал назидательный пример.
После нападения на Пирл Харбор, как об этом повествуют
многчисленные воспоминания, в Вашингтоне возник неформальный
кружек обеспокоенных ученых. Они собирались, обсуждали пробле-
мы, возникшие в связи с войной, обдумывали пути их решения.
Иногда в этих встречах участвовали Рузвельт, Гопкинс и другие
государственные деятели. Рузвельт обычно молчал, иногда зада-
вал вопросы, иногда просил проанализировать ту или иную ситуа-
цию. Под эгидой этих людей проводились некоторые исследования,
которые мы сегодня относим к исследованию операций или систем-
ному анализу, то есть к комплексному анализу проблем принятия
тех или иных решений. Уже после кончины Рузвельта, Трумен фор-
мализовал эту деятельность и была создана знаменитая REND
CORPORATION. Она сыграла очень важную роль в период холодной
войны. Действует она и сейчас. Президенты и правительства ухо-
дят, а REND остается и снабжает федеральное правительство,(а в
последние десятилетия и крупные корпорации) важнейшей, объек-
тивной, от политики независящей информацией.
Я надеялся, что мне удастся повторить, в новой редакции и
в новых условиях опыт США и создать тот аналитический инстру-
мент, который поможет найти стране пути выхода из СМУТНОГО
ВРЕМЕНИ. И весь 92-ой год я делал многочисленные усилия для
реализации этой идеи. Но я не учел того немаловажного обстоя-
тельства, что Ельцин не Рузвельт, а Бурбулис не Гарри Гопкинс.
На мои многочисленные письма, которые я писал Ельцину,
Гайдару и Бурбулису, никакой реакции просто не последовало. Я
провёл два слушания в Верховном Совете. Провёл несколько засе-
даний в институте философиии, доме ученых и на собственной
квартире (помещения, а также и аппарата, а тем более каких ли-
бо средств у Совета не было). Но никто из сильных мира сего
или их советников, какого либо интереса к этим акциям не проя-
вил. А советник Президента по экологии А.В.Яблоков мне однажды
сказал:"Затеваете разные советы, когда есть институт советни-
ков". Тем не менее нам удалось выпустить две брошюры "Страте-
гия выживания" и "Проблемы регионального управления". Я хочу
поблагодарить ректора РОУ, профессора Бимбада и директора
института региональных проблем профессора Айламазяна за то,
что они нашли средства на оплату типографских расходов. Без их
участия брощюры выпустить не удалось бы и провести по ним слу-
шания в Верховном Совете, тем более. Впрочем и в Верховном Со-
вете эти усилия не оставили заметных следов: депутаты поглоще-
ны политической борьбой и вряд ли понимают, что есть ещё неч-
то, независящее от политики.
Меня огорчила удивительная незаинтересованность руководс-
тва страны в той поддержке, которую могла бы оказать нефор-
мальная, то есть независимая от правительства и партий наука,
люди лишенные ведомственной или политической предвзятости.
Больше всего меня удивлял и разочаровывал Гайдар. Я не
раз его видел его на семинарах в институте системных исследо-
ваний, в ЦЭМИ ...Как старый профессор я всегда присматриваюсь
к молодежи. Он мне понравился. Потом мы с ним встречались в
редакции журнала Комунист, где он заведовал отделом экономики.
Его начальником был Лацис, человек несравненно более образо-
ванный и способный. Рядом с ним Гайдар был не больно заметен.
И все же я был очень рад его назначению на пост премьера.
После Силаева, которого я знал много лет по Минавиапрому, как
человека, способного выдвинуть Симонова на пост генеральнеого
конструктора в КБ им, Сухого это был большой шаг в "интеллек-
туализации правительства". Мне, как и многим, было радостно,
что впервые у нас появляется более или менее образованное пра-
вительство.
Меня, правда смущал-кое кто из персонажей нового кабинета
министров, тем более, что один из них вырос прямо на моих гла-
зах - этакий самонадеянный мальчик, о котором мама всегда го-
ворила какой он талантливый. Но несмотря на некоторые подозре-
ния, я был рад формированию такого молодого правительства и
написал Гайдару пару писем, в которых послал некоторые мои
статьи и предложения. Ни какой реакции не последовало. Оказа-
лось, что секретарем Гайдара работает бывшая секретарь моей
бывшей кафедры. Я попросил её передать Гайдару мою просьбу о
свидании. И этот демарш остался безрезультатным.
После этого я уже попытался внимательно разобраться в
том, что из себя представляет "каманда Гайдара" и на кого она
опирается. Я не буду приводить подробных рассуждений и ограни-
чусь несколькими заключениями.
На смену дремучему невежеству пришли полузнания. И я не
знаю, что лучше. Те, которые командывали нашей страной раньше
были умные хитрые мужики. Но они понимали сколь многого они не
знают. И поэтому, время от времени, приглашали настоящих спе-
циалистов. Кое-что слушали и кое-что наматывали на ус. И, хотя
решения принимали исходя из установившихся правил игры, но со-
веты все же слушали, а иногда и использовали. Теперь к управ-
лению страной пришли люди, которые думали, что они образованы.
У них возникает "синдром самодостаточности". Им не нужны неза-
висимые советчики, а нужны помошники. И они их рекрутировали
из той же им знакомой среды людей, не получивших настоящего
университетского образования. И вот волна, не очень грамотной
посредственности с самомнением, свойственным "полунауке" зах-
лестнуло нашу страну.
Я совсем не думаю, что государством должны управлять учё-
ные или сверх образованные люди, Вовсе нет! На меня однажды
произвело большое впечатление реплика Наполеона, обращенная к
Бертье, своему блестящему начальнику штаба: "Из тебя никогда
не получится полководца" и последующее объяснение того, сколь
разными качествами должны обладать командующий и начальник
штаба. Учёный не может управлять, ибо если внутри него не жи-
вет сомнение, то он не может быть учёным. И его задача не пре-
одолевать сомнение, а использовать его для получения новых
знаний. А человек принимающий решение, должен уметь преодоле-
вать сомнение, иметь мужество идти на риск и для него важнее
всего "ввязаться в драку" - вот так я пересказываю знаменитое
высказывание Наполеона. И добавлю ещё от себя: настоящий боль-
шой политик должен быть настолько умен, чтобы опираться на
штаб - собрание людей, каждый из которых должен быть образо-
ваннее самого политика. И по-возможности не быть политиком.
Когда я понял, что у нас всё не так, когда я понял, что
вместо RAND CORPORATION у нас ограничатся множеством "консалти-
ноговых" контор, для которых западная технология обращения с
бумагами и есть верх мудрости, я решил выйти из игры. Но не
тут - то было!
ПРЕЗИДЕНТСКИЙ СОВЕТ
Неожиданно я получаю извещение о том, что включен в число
членов Президентского Совета. Со мной никто предварительно о
возможности моего участии в работе Совета не разговаривал и до
сих пор я не знаю почему я удостоился чести сделаться его чле-
ном. Но, что греха таить - мне такое назначение было приятно.
Более того, с работой в Совете я связывал определенные надежды
и, главным образом возможность реализовать идею использования
научного потенциала для превращения России в полноценную, эко-
номически сильную державу. "Наука на службу России" - такая
организация, в чем то похожая на RAND CORPORATION, так же опи-
рающаяся, прежде всего, на временные коллективы, коллективы
собранные "поштучно" со всей страны, то есть на лучшие мозги
нации, необходима России. Она будет создана - если не мной, то
кем либо ещё. Ибо без нее, страна в нынешних условиях просто
не сможет сформироваться как первокласная держава. И на высоко
профессиональной основе, по возможности избегая конкретного
политиканства, такая организация должна быть способной
просматривать альтернативы развития, бороться с утопиями и
формировать объективные суждения о возможной нише нашей страны
в мировом сообществе XXI века.
Я не питал особых иллюзий и ожидал, что встречу значи-
тельные трудности и, вероятнее всего, встречу в Совете людей,
не разделяющих моих политических взглядов. Во-первых я не счи-
тал себя демократом в том примитивном современном смысле когда
считается что и "кухарка может управлять государством". Мне
казалось, что принцип "один человек - один голос" в такой
стране как наша, легко может быть доведён до абсурда, когда
станут оправдываться слова Цицерона о том, что демократия
всегда вырождается в хаос. Я сторонник представительного госу-
дарства, когда демократический принцип действует лишь на самом
нижнем уровне, где люди знают друг друга. Кроме того, должна
быть реализована определенная элитарность. Нет, не в духе Пла-
тона. Но тем не менее правление должно быть в руках профессио-
налов, способных опираться на интеллектуальный потенциал на-
ции.
Во-вторых, как это следует из той схемы эволюционизма,
которой я занимаюсь последние 20 лет, по мере развития произ-
водительных сил, направляющая роль интеллекта, а следователь-
но, институтов гражданского общества и, прежде всего, госу-
дарства должна расти. Особенно теперь в предверии глобального
экологического кризиса. Но отсюда следует, что решающее значе-
ние имеет организация направляющей деятельности государства в
развитии промышленности, образования, науки и всей инфраструк-
туры. Другое дело, что эти управляющие воздействия вовсе не
обязательно должны реализоваться методами команд. Более того -
необходимость максимального использования таланта и инициативы
людей, в подавляюшем большинстве случаев вообще исключает ко-
мандную форму управления. Да в ней и нет необходимости,
поскольку рыночные механизмы, столь гибки и столь отточены,
что могут обеспечить гражданскому обществу достижение, практи-
чески, любых социальных, политических и экологических целей.
Свою задачу я вижу в том, чтобы содействовать превращению
жителей территории России в граждан единого многонационального
государства, способных к проявлению ответственности за свою
страну и участию в формировании её национальных целей. Ну и,
конечно, в создании некой структуры, которую я условно называю
"Наука - будущему России".
Но пока это только мечты. На тех заседаниях, в которых
мне довелось участвовать обсуждались лишь чисто политические
ходы. А в этой сфере, вряд ли я что либо могу сказать сущест-
венного, а обсудить возможные планы моей активной деятельности
пока не удалось.
Я предпринял лишь одну акцию - организовал научный семи-
нар под названием "Россия в мире XXI века". Он собрал и круг
итересных людей, старающихся, преодолевая свои политические
симатии и антипатии, разобраться в происходящем и отделить
утопии от реальных возможностей. Но и эта деятельность встре-
чает большие трудности - мало собираться раз в месяц и вести
умные разговоры. Надо, чтобы эти умные мысли доходили до ин-
теллигенции. Причем, не только гуманитарной, но и технической,
которая представляет сегодня огромную силу. Пока это слой лю-
дей не очень активен, но он имеет свои корпоративные интересы,
как мне кажется совпадающие с общенациональными и ему свойс-
твенно чувство общности. Именно этим людям присущи мысли о бу-
дущем. И к ним обращаются участники нашего семинара.
Но не так то просто в нынешнее время организовать издание
сборников типа "Вех". Но, кажется, находятся добрые люди и кое
-что сделать удастся. Конечно, всё это лишь микровклад, но
вспомним историю, которая случилась с лягушкой из сказки Ла-
фонтена, упавшей в крынку с молоком!
* *
*
В течение тех двух-трех месяцев, которые понадобились
редактору для подготовки рукописи к печати, произошли события
чрезвычайной важности: произошла ещё одна катастрофа. Я думаю,
что история не знает случая, чтобы президент расстрелял собс-
твенный парламент. При этом погибло несколько человек лично
мне знакомых. Погиб только-что окончивший физтех романтически
настроенный мальчик, он погиб около костра застрелянный омо-
новцом. Была убита студентка второго курса - девочка шла домой
и погибла от пули снайпера, стрелявшего с крыши дома. Погиб и
один талантливейший режисер петербургской студии научно-доку-
ментальных фильмов, рискнувший сделать несколько натурных кад-
ров.
Ужас состоял в том, что стреляли друг в друга бывшие еди-
номышленники, ещё два года назад стоявшие рядом. И также как
катастрофа распада Великого Государства, происшедшее в начале
октября 93-го имело в своей основе борьбу за власть и личные
амбиции. О судьбе России, о том, какое значение будет иметь
расстрел белого дома для будущего нашей страны, никто не ска-
зал ни слова. Значит смуте на Руси не видно конца.
Как и многие, я сторонник крепкой президентской власти. И
было время когда она могла состоятся: народу были нужны слова
НАДЕЖДЫ, слова, в которые народ бы поверил. И люди ждали этих
слов. Но они в нужное время произнесены не были.
Теперь мы живем уже в другой стране!
|